В нашем Казанском технологическом университете работает легендарная личность – профессор Вильям Барабанов, хранитель традиций вуза, мудрый и очень интеллигентный человек. Об ужасах Великой Отечественной он, житель блокадного Ленинграда, знает не понаслышке. Вильям Петрович всегда щедро делится своими воспоминаниями со студентами и коллегами, выступает с лекциями, пишет статьи. А еще профессор горячо ратует за сохранение памяти. Возглавляя историко-мемориальный совет университета, в течение многих лет он готовит к изданию книги об истории вуза, об ученых, преподавателях, сотрудниках и студентах, внесших вклад в Победу и дальнейшее развитие университета. Вильям Петрович поделился с нами воспоминаниями о страшных месяцах блокады, рассказал, почему для него важно сохранение памяти о подвиге участников сражений, тружеников тыла и детей войны.
– В эти июньские дни особенно остро вспоминается начало войны. Где она застала Вас?
– Родился и жил я тогда в Ленинграде. В 1941 году мне шел восьмой год. В тот роковой день, в воскресенье 22 июня, наша семья была на даче в пригородном поселке Вырица. Родители, узнав, что началась война, сразу вернулись в город, а мы с сестрой остались на даче с няней. Не прошло и двух недель, как мы стали свидетелями налетов немецкой авиации. В жаркий летний день десятки мальчишек и девчонок купались и загорали на пляже. Вдруг на горизонте показались самолеты, один из них на бреющем полете начал обстрел детей. Самолет улетел, а по реке поплыли кровавые разводы… Так я впервые увидел страшное лицо войны. Мы поняли, что оставаться за городом опасно, и вернулись в Ленинград.
Июль-август – первые месяцы эвакуации. Уезжали многие наши родные и знакомые, кто сам по себе, кто с предприятиями. Первое время им подавали пассажирские поезда, потом уже рады были переполненным теплушкам. Много вещей с собой не брали, свято верили – скоро вернемся, что это ненадолго. Мы никуда не уехали – моя мама, Анжела Вильямовна, не могла бросить своих больных – она была главным психиатром Ленинградской области, папа, Петр Петрович, работал на закрытом заводе. Враг наступал с Запада, город начал наполняться беженцами из Прибалтики, Пскова и Новгорода. Они надеялись, что Ленинград обязательно выстоит. В сентябре началась блокада. Бомбежки – днем и ночью. И это было очень страшно. Когда объявляли воздушную тревогу, все спускались глубоко в бомбоубежище, где все равно слышны были взрывы бомб и как сотрясается земля. После отбоя поднимались наверх, видели все новые и новые разрушения на Невском и Владимирском проспектах. Отлично помню разгромленный Витебский вокзал и Мариинский театр, у которого рухнула стена и видны были кресла зала… Во время одной из бомбежек пострадал наш дом, и мы не смогли туда вернуться, переехали к родственникам.
– Как вы пережили блокадную зиму?
– Зимой сократили норму хлеба до 125 грамм на человека. Преследовало постоянное чувство голода, ели все, что хотя бы отдаленно было съедобным. Например, деликатесом считались некрашеные серовато-белые сыромятные ремни. Нарезали их на мелкие кусочки, ссыпали в кастрюльку, заливали водой и ставили на печку, где они долго варились. Потом сливали бульон и ставили на холод, он застывал и был похож на холодец. Как же это было вкусно! Я должен был пойти учиться, меня приняли сразу в третий класс (помню точно – в 3-й «Б»). Но учиться не пришлось, школы не работали. Мы, дети, жили тяжелой блокадной жизнью: ходили за водой, поддерживали огонь в буржуйках, дежурили во дворах, на чердаках, выступали перед ранеными в госпиталях. Наш папа имел бронь от призыва, но всю зиму работал на оборонном заводе, за пределы которого не выходил. Мы с сестрой Ариадной часто ночевали в кабинете у мамы в диспансере. Скоро она тяжело заболела и принимала больных сидя – сказались истощение и перегрузки. 29 марта 1942-го маму прямо с рабочего места увезли в госпиталь. На следующий день она умерла, но об этом мы, дети, узнали только через месяц…
Наступила весна 1942-го. Начал таять снег, все, у кого хватало сил, вышли его убирать: дети с лопаточками, взрослые с ломами. Под снегом было много закоченелых тел – мужчины, женщины, дети, рядом с ними – саночки и ведра… По улицам ездили грузовые машины, собирали тела и увозили на кладбище, говорили, что на Пискаревское. Всех – в одну могилу. А потом сошел снег, появилась долгожданная травка. В Летнем саду выросла прекрасная майская крапива, на которую было много желающих. А тут и переправа через Ладогу была восстановлена, повысилась хлебная норма! Родственников к тому времени не стало, нас с сестрой отдали в детский дом.
– Вильям Петрович, что еще сохранилось в памяти?
– 25 июня 1942 года нас эвакуировали на Большую землю. Папа был занят на заводе и смог нас забрать лишь некоторое время спустя. Ближе к ночи мы подъехали на пригородном поезде к Ладоге. Переночевали и рано утром, цепочкой, держась за руки, по шатким мосткам подошли к барже, пришвартованной к маленькому причалу. Предрассветный час, белые ночи, бело-серое небо. Все сели на лавочки, плотно прижавшись друг к другу, баржа отчалила. Только стали приближаться к берегу, как начался налет вражеской авиации. Существовало строгое правило: во время обстрела причаливать нельзя, в судно мог легко попасть противник. На барже начали стрелять наши зенитки. Мы закрывали головы руками и ложились на пол, как будто это могло помочь при прямом попадании. Так мы и плавали туда-сюда, пока немцы не исчерпали свои ресурсы и не улетели… На Большой земле нас встречало много народа. Помню церковь, где мы ночевали, манную кашу. В тот момент казалось, что нет ничего вкуснее! Постоянное чувство голода не покидало меня еще примерно полгода. Потом – долгий двухнедельный, с остановками, переезд в переполненном пассажирском поезде в Пензенскую область. Здесь нас разыскал папа. Затем – Казань, где он в свое время окончил политехнический институт (КХТИ), здесь жили его сестры, наши тети, которые оставили сестру у себя. Отца отправили в Ереван, затем в Крым, где мы с ним встретили Победу, где папа тяжело болел тифом. После выздоровления отец получил направление в Казань, и наша семья восстановилась. Прошло более семи десятилетий со дня снятия блокады, это очень большой срок, а мы, блокадники, все еще живем на этой земле. Насколько же память человека крепка!
– Как нам сегодня сберечь память о подвиге участников войны?
– Встреч с ветеранами сейчас уже практически нет. У нас в вузе было триста с лишним участников войны, а сейчас осталось три-четыре человека. Что делать? Во-первых, помнить об этих людях. И второе – рассказать молодежи, как мы жили в военные годы. Фронтовых историй много, но молодежи важно знать, как люди жили, работали, учились в родном городе, в родном институте – чтобы нынешние студенты понимали, какая была атмосфера, как себя вели в тех условиях их сверстники. Могли бы спросить себя: «А я смог бы так? Работать много часов в мастерских, а потом идти учиться, причем хорошо. Помогать в госпитале, а затем еще заниматься домашними делами, потому что старшие мужчины в семье ушли воевать?».
– Расскажите немного про наш вуз в годы войны.
– КХТИ относился к Наркомату боеприпасов, и поэтому обучение здесь проходило по специальностям, связанным с военной промышленностью. Шла соответствующая подготовка. Студенчество массово занималось в кружках по радиоделу, парашютному спорту, стрельбе. Перед войной внутренняя готовность к защите Родины была высокая, поэтому когда 22 июня началась война, был общий порыв – идти на фронт. В понедельник 23 июня состоялось общее собрание студентов и преподавателей, где решили: «Идем воевать!». Кто-то отправился в военкомат, кто-то – в райком комсомола, однако всем ответили: «Нет, учитесь и работайте». И на первых этапах в действующую армию из института призывали только обслуживающий персонал и рабочих – тех, кто не был напрямую связан с образовательной деятельностью. Мобилизовали только студентов, которые переводились в военные учебные заведения. В первый год войны предполагался ускоренный выпуск студентов, однако это решение почти сразу отменили – оборонным производствам требовались полноценные, высококвалифицированные специалисты. Поэтому занятия шли в обычном режиме. Выпускники первых военных лет сразу направлялись на эвакуированные в тыл предприятия. Это помогло создать мощный потенциал в восточной части страны, благодаря которому Советскому Союзу удалось остановить наступающего противника, а затем победить в войне.
С 24 июня 1941 года и до конца войны были отменены все каникулы и отпуска, так что в первое же военное лето одних студентов направили на сельскохозяйственные работы – помогать колхозникам, а других – на промышленные предприятия, чтобы подменить призванных в армию рабочих. В это время в Казань эвакуировали Ленинградский технологический институт вместе со всеми преподавателями и студентами, и его объединили с нашим институтом. Осенью занятия начались не сразу, поскольку большой отряд из преподавателей, студентов и сотрудников был направлен на строительство оборонительных сооружений на той стороне Волги. Там они трудились до наступления морозов. Поскольку в Казани был сосредоточен очень высокий научный потенциал – казанские, ленинградские ученые, их, разумеется, задействовали для участия в важнейших разработках. Это были работы по фундаментальной химии (в первую очередь школы Арбузова), создание новых технологий военных производств, задачи по изучению возможностей использования местного сырья. Прозвучало предложение производить некоторые изделия в самом институте. И уже 1 декабря 1941 года было открыто спецпроизводство, в работе которого участвовали и преподаватели, и студенты. Сначала рабочий день в этих мастерских длился 11 часов, затем – 12 часов…
– Слышала, что студенты не только работали в мастерских, учились, но и обслуживали здания?
– Это правда. Рабочие и обслуживающий персонал вуза были мобилизованы, институт находился на полном самообеспечении. Поэтому преподаватели и студенты в годы войны занимались буквально всем – электричеством, отоплением, водоснабжением, работами в гараже. Профессора руководили этими работами, например, теплоснабжением и всеми связанными с ним службами командовал крупный ученый Герман Константинович Дьяконов – основатель кафедры теплотехники и ее заведующий. И так по всем остальным направлениям… Работа в мастерских по изготовлению специзделий продолжалась до 1944 года. В этом же году ленинградцы вернулись домой, в свой деблокированный город. Многие из них, как и преподаватели КХТИ, были награждены орденами и медалями, получили звания заслуженных деятелей науки и техники. В институте было очень развито социалистическое соревнование – оно шло и на работах в институте, и в мастерских, и на уборке урожая. В Лаишевском районе был выделен участок, где студенты и сотрудники выращивали картофель, который потом поступал в столовую вуза. При всех тяготах и сложностях военного времени была в институте и культурная жизнь. В своих стенах, правда, искусством заниматься было некогда и негде, но студенческие бригады выступали в госпиталях для раненых. Ближе к концу войны в вуз начали постепенно возвращаться с фронта преподаватели и студенты. И те, и другие испытывали огромное желание продолжить работу и обучение. Особенно тянулись к знаниям студенты-фронтовики – несмотря на большой перерыв в обучении и пережитые ужасы войны, они очень хотели учиться. Впоследствии из них вырос целый отряд профессоров.
Беседовала Алла Кайбияйнен, фото автора